Эдуард Георгиевич Багрицкий (настоящее имя — Эдуард Годелевич Дзюбин) родился в 1895 году в Одессе, умер в Москве в 1934. По национальности был евреем, причем для него эта принадлежность была значима. Публиковаться начал еще до революции, был дружен с Катаевым и Олешей. В 1925 переехал в Москву и в 1928 выпустил первый сборник «Юго-запад». В одноименной критической статье В. Шкловский объединил поэта Багрицкого и одесских прозаиков в отдельную литературную школу. Испытывал влияние Гумилева, Блока, Стивенсона, тяготел к неоромантизму. Принял советскую власть и отказался от многих «старых» веяний, в частности, осудил «предательство» Гумилева.
Пожалуй, самое известное произведение Багрицкого — поэма «Смерть пионерки» (1932). Мы же рассмотрим подробнее стихотворение «Стихи о соловье и поэте» (1925), которое, кстати, появилось на заключительном этапе всеросса в 2017 году.
Начнем с образного ряда. В тексте существуют, во-первых, герой, заявленный как поэт в названии, но ни разу не обозначенный так в стихотворении (что является отдельным поводом для рассуждений), во-вторых, образы соловья и, наконец, солнца, включающего все «солнечные» и «горячие» образы («огонь соловьиный», «солнце кипит», «тлеет Москва», «горячее», «угарней» и т.п.), красной нитью протянуты через все стихотворение.
Отметим, что соловей и солнце связаны между собой не только созвучностью (сол-), но и тем, что их характеристики (звук — у соловья, свет и температура — у солнца) постоянно переплетаются в своеобразной синестезии: «громом огонь соловьиный тебя ошарашит», «в коленкоровой тьме скрывается гром соловьиного лада», «полдень допет», «от света звенит голова». То есть в стихотворении звук, свет и жар объединены. Кроме того, соловей назван «глазастой птицей», а глаз во многих культурах символизирует энергию и солнце (например, глаз древнеегипетского бога солнца Ра), «предвестницей лета» (лето — солнечное и жаркое время года).
Солнце также представляет в тексте стихийное, безудержное: оно дробится и оказывается всюду и во всем («дробится в глазах», «в канавы ныряет и зайчиком пляшет», «расчищенным вдрызг самоваром», «солнце кипит на столе», «по стеклам течет»), чем напоминает живопись супрематизма. Этот образ является и доминантой условно внешнего мира, поскольку солнце разлито повсюду, отражается во всем, все на улице подчинено его движению, дроблению, мерцанию: так, трамваи также дробятся и множатся в зеркалах и звонках, как солнце в самоваре, стекле и т.п. Такое дробление поддерживается и на структурном уровне: короткие и простые предложения перемежаются с повтором «нас двое», дробятся об него.
В этой стихийности, всеохватности пространство солнца противопоставляется ограниченному, темному или как бы завешенному пространству: «коленкоровой тьме» клетки для соловья и Москве, окружающей «церквами и флагами», — для героя.
Получается, что соловей относится к той же стихии, что и солнце. При этом он, очевидным образом, связан и с героем: во-первых, они объединены прямо («нас двое», все формы местоимения «мы»), включены в синтаксические параллели («Где ты запоешь? Где я рифмой раскинусь?»), сливаются в своих характеристиках («наш рокот, наш посвист» — и соловей, и поэт теперь и свистят, и рокочут). Во-вторых, первое указание на профессию героя (как-то же нам нужно понять, что это и есть поэт) связано именно с соловьями («Любовь к соловьям специальность моя»), наконец, они вместе появляются в названии.
Примечательно, что после покупки соловья для героя наступает статичность: глаголов, относящихся к нему, остается мало, да и те пассивные (распродан, пойман и т.п.), что особенно заметно в сравнении с глаголами, относящимися к улице, солнцу (течет, ныряет, пролетают). Поэт и соловей встречаются и замирают: «нас двое… а нашего номера нет…». Трамвай здесь можно интерпретировать как образ судьбы (вспомним «Заблудившийся трамвай» Н. Гумилева, оказавшего большое влияние на Багрицкого), его отсутствие как невоплощенность, неуместность героя: в конце, после череды отрицаний («не грянет», «не дрогнут»), оказывается, что соловей так и остался в темной клетке («в зеленых кустах коленкора»), а поэт должен ограничиться газетной работой. Можно предположить, что соловей, образ любимый неоромантиками (например, О. Уайльдом), здесь символизирует идею поэзии, причем старой («с тобою купил я за десять рублей черемуху, полночь и лирику Фета!»), места и применения которой герой не находит.
Обратим внимание также на некоторые стилистические особенности стихотворения: по мере развития пафос движется от лирического к публицистическому, то же развитие можно наблюдать и на композиционном уровне (от классических четырехстрочных строф с размеренным числом слогов к модернистским семи- и девяти- строчным, почти лесенкам).
Таким образом, можно отметить, что в этом стихотворении (хотя и раннем, написанном, по всей видимости, вскоре после приезда в Москву) отразились многие важные черты поэтики Багрицкого: романтические и неоромантические настроения (образ соловья, идея свободы\ограничений в отношении творчества, фатальная неспособность героя найти себе должное выражение, его противопоставление миру и т.п.), влияние разных течений модернизма (образы солнца, звукопись — символистов, публицистический пафос и формы — футуристов, детальность — акмеистов), восприимчивость к ним и т.д.
Данилова Варвара